«АБИТУРА»
Александр Туревский (из книги "Анатомия вакуума, или поклон Alma mater")
Этим словом в середине семидесятых
обозначались и сами абитуриенты (поступающие в высшие учебные заведения), и
период, когда они поступали. Для меня — самое «студенческое» время. Поступал я
четыре раза: первый — в Историко-архивный институт, остальные три — на
факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова.
«Архивный» дебют оказался ничем не
примечательным. Запомнились только длинные коридоры общежития на улице
Стромынка и сосед — грузин Авто (Автандил), показавший себя непробиваемо-бронебойным
сталинистом. Впрочем, разговоры с остальными соседями тоже крутились вокруг
недавнего исторического прошлого, которое представлялось туманным и слишком
опасным, чтобы его можно было объективно обсуждать. «Ходить бывает склизко по
камешкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше умолчим» (Козьма Прутков).
Серость и удушливость этой обстановки, связанной с профессиональной
необходимостью углубленного изучения официальных документов, заставили искать
другие пути.
Абитуриенты факультета журналистики
Московского университета оказались не в пример живее и интереснее. Юноши и
девушки со свежим творческим восприятием, еще не засушенным официальной
идеологией, были наивны и прозорливы одновременно. Соль общения составлял
интерес кто откуда приехал, сколько набрал баллов, политические и прочие
анекдоты, а также венгерское вино из ближайшего магазина «Балатон».
Несмотря на острейшую конкуренцию на
экзаменах, атмосфера (за редким исключением) была теплая и дружеская. В одно из
поступлений я жил в комнате, бывшей библиотеке, на двадцать человек, и ссор
практически не происходило. Проблемы познакомиться вообще не существовало, так
как после первого вопроса — «Куда поступаешь?», имелась масса интересных тем —
какой конкурс, что говорили на консультациях, кто из экзаменаторов «заваливает»
и как с этим бороться. По вечерам — бадминтон.
Это была бурная и веселая территория
общения. Я никогда бы не поверил, что в том же МГУ может оказаться нечто
ужасающе-противоположное.
Впрочем, кое о чем все же можно было
задуматься. Что работать придется в официальной (другой не полагалось)
советской прессе, непрерывно славящей КПСС. Что на материалы о сталинских
репрессиях и наиболее острых на тот момент проблемах уже легла тень негласных
запретов, а сам облик членов Политбюро, то есть тех, чью политику предстояло
славить — безлик, сер и скучен, уже тогда вызывало глубокое подсознательное
отторжение. Наверное, поэтому мышление отгораживалось от этой стороны
действительности. А нам хотелось найти что-то яркое и светлое.
Часто мы ходили в парк к китайскому
посольству, которое находилось в квартале от общежития ФДС (филиал Дома
студентов). Как водится, перед зданием посольства стояли витрины с
фотографиями, демонстрировавшими «мощь и процветание» Китайской Народной
Республики — в то время отношения между СССР и КНР были весьма напряженными.
Поэтому на снимках фигурировала военная техника, учения, парады и церемонии
награждения, а также изделия народных ремесел. Сильное впечатление производил
пейзаж с солдатами, в одинаковых позах выполнявших приемы кунг-фу — до самого
горизонта. Однако снимок китайцев в буденновках со звездами, находившихся
внутри самолета, производил впечатление сюрреалистической (соцреалистической?)
пародии.
Глядя на эти фотовитрины, мы
чувствовали себя свободными людьми, ответственными за судьбу цивилизованного
мира перед лицом «восточной угрозы»…
